Мы на них молимся. нам нужны их недостатки, чтобы печалиться о несовершенстве и о видимых, гибнущих в них, живых, незамутненных культурой, логикой и прочей мертвечиной.
Культурные, умные, сдержанно красивые, подавленные в обретении всех таких качеств, не могут вызывать той боли сердца, что зовется любовью а есть жизнь. Острое ощущение своей недоразвитости и стремление к лучшему через погружение в тоску в любовании несовершенным несчастным но все еще частично живым цветком, творением природы.
Только в кисо оно остается.
Потому моления, преклонения перед ними.
Потому трагедии и самоиспепеления.
А о чем еще можно говорить, мечтать и, главное, - печалиться, как не о живом и гибнущем?
Что выше и сильнее сострадания, жалости, боли утраты?
Глядеть на эти милые, жаждующие, все еще, человеческого самого, тепла, участия, доброты, единения, глазки, заплывающие жиром объедков культуры и не страдать? Страдать, самым высоким и сильным страданием мира.
Не протухать же в кислых беседах с синими чулками, смирившими себя в рамках культуры классической, являющейся сколом мертвых чешуек былой жизни?
Пусть кисо поражены самой негармоничной частью культуры, глупы (но редко более, чем прочие, если в общем), оголтелы в стремлении стать такой.
Но жизни в них больше, чем во всех нас, прикалывающихся натужно с тех форм, что приняли за стремные.
Стыдитесь. Не понимать себя.
(Альтернатива кисо, в плане обожания, только вершина красоты и гармонии.
Бывает.
Но при потере таковой тоска такая, что вешаться обязательно, иначе хуже будет.